И РАЙОН СТАЛ СВОБОДНЫМ ...
В январе уже далекого сорок третьего жители Горькой Балки одними из первых встречали наши войска, принесшие в район долгожданную свободу от немецкой оккупации. Выпавшие на их долю испытания люди описали в своих воспоминаниях, которые до сих пор бережно хранятся в сельском музее. Его заведующая Л.М.Попова любезно предоставила нам почитать некоторые из них.
Рассказывает Мария Ивановна Старченко (ныне Прилепа). «Как-то в нашу бригаду привезли детей-сирот. Все женщины стали разбирать их. Они были худенькие, голодные, как и мы. Сестра Марфа взяла мальчика Павлика, так звали ее мужа. Он стал членом нашей семьи. Уже после войны всех этих детей забрали в детский дом, а Павлика сестра не отдала, он вместе с нами вырос и стал нашим братом. Но вот наступил день, когда немцы собрались драпать. Во время их отступления, когда шла перестрелка, Марфа забежала в хату и увидела, как один из оккупантов хватал вещи из сундука и засовывал их в рюкзак. Сестра сзади набросилась на него и стала колотить, приговаривая: «Ах ты, паразит, ты моего мужа убил, а теперь его вещи забираешь?» (она к тому времени получила «похоронку»). Потом Марфа не раз нам говорила: «Как же он меня не застрелил? У него ведь рядом стоял автомат, а я с голыми руками бросилась...»
И вот наши солдаты в селе! Никакими словами нельзя передать радость жителей. Женщины несли все, что у них было, и кормили бойцов, отнимая последнее от своих детей.
Потом наступил голод. Мы с братом Колей пекли оладьи из конского щавеля, сковородку смазывали солидолом. Оладьи шипели, был гадкий запах, но мы их ели. Война продолжалась...».
А вот что помнит непосредственный участник тех событий Александр Емельянович Мещерин. «С начала оккупации всех местных жителей собрали в одной бригаде и предупредили, что если кто-то будет помогать партизанам, утаивать хорошие вещи, продукты, то их ждет или расстрел, или избиение плетьми в комендатуре. В селе стояла рота румын, воевавших на стороне немцев, а помогали им полицаи из местных. Как-то приехал в наш колхоз им.Чапаева комендант и объявил, что нужна одежда для советских пленных, приказал сдавать все в комендатуру. Но ему никто не поверил.
7 января я с друзьями пошел христославить. Немцы до этого дня готовились к обороне. Смотрим, свою пушку, что стояла у Лосевых во дворе, они перекатили в другой двор. Днем начался бой. По улице бежали немцы, один из них был тяжело ранен в голову. Он кричал, просил, наверное, помочь, но все бежали, не останавливаясь. Видел, как был подбит наш танк, а двое танкистов укрылись в нашей хате. Сначала снаряд попал в Лосев двор, а потом уже в соседний. На следующее утро я побежал посмотреть на подбитый танк. Он стоял разорванный, и танкист убитый лежал. Позже люди поснимали с танка парусину, резину и смастерили из них обувь. Потом вместе с другом Василием Андреевичем Авдеевым мы пошли смотреть место боя. За огородами в канаве лежали немецкий пулемет и много снарядов. Нашли советскую мину, решили ее взорвать, обложили соломой и зажгли. Со второй попытки мина взорвалась. У Логуновых во дворе лежало много снарядов и мы, подростки, брали их и разряжали».
Слово Евдокии Ивановне Бочкаревой. «Числа 4-го за селом видели воздушный бой. Шел снег, а в небе летали немецкий и наш самолеты, наш был подбит, мы потом ходили на него смотреть. 7 января начался бой, страшно было: пули свистят, снаряды взрываются. Мы спрятались в подвале, только тетка Наталья время от времени выходила на улицу и нам все рассказывала. Когда бой утих, мама вспомнила, что поставили в печку чугунок с тыквой. Конечно, к тому времени она уже пригорела, но нам, голодным, все равно. Только поели, заходят к нам трое немцев. Девчат мать поскорее на печку затолкала, лохмотьями накрыла. Немцы сели за стол, коньяк пьют, тушенка у них, масло. Вскоре к хате на подводе подъехали другие немцы и наши «гости» с ними ушли».
Евдокия Емельяновна Вишникина особенно хорошо помнит счастливый момент освобождения села. «Еще за два дня до освобождения по дороге немцы вместе с техникой отступали в сторону Воронцово-Александровского. Такой гул стоял, рев моторов. 7 января сорок третьего где-то ближе к обеду началась стрельба. Люди стали прятаться кто куда. Мама вместе с детьми спряталась в яме, а брат Санька отказался, остался в хате. Стрельба такая сильная, пули свистят, шары огненные летят с обеих сторон. Вечером к нам зашел один военный и сказал: «Ничего не бойтесь, немцев в селе нет, ночью подойдут еще наши солдаты». Они и правда пришли, попросились переночевать. Мама пустила их в хату, собрала на стол. Мы на печке проснулись, наблюдаем. У нас не оказалось воды, и солдаты попросили мать отпустить меня проводить их до артезиана. После ужина все легли спать: кто на кут, кто на соломе на полу. Под утро мать вышла на крыльцо, а там один солдат стоит, не заходит. Она спросила, почему вместе со всеми не лег спать, а тот отвечает, что мышей боится. В ту зиму страшно много мышей было, спать ложились, укрываясь с головой. Мама просит солдата: «Хоть на лавку присядь, отдохни». Он сел, прислонился к стене и сразу уснул. Утром военные стали собираться уходить. Один из них дал маме 100 рублей и попросил ее купить что-нибудь детям».
И еще одна история, которой поделилась Нина Филипповна Тюрина. «В 1941 году многих мужчин забрали на фронт, и я вместе с другими девчатами стала работать на тракторе. Сначала месяц училась его водить, потом самостоятельно пахала и сеяла. В 42-м село оккупировали. У нас на квартире стояли двое мужчин Михаил и Борис, говорили, что эвакуированные. Жили они под видом сапожников, недели две у нас, потом к другим на постой перебирались на неделю-другую. Часто уходили рано утром, а возвращались поздно вечером. Как-то пошли мы с Михаилом в степь донник рвать, чтобы печь топить. Вдруг по небу самолет летит, думала наш, а он как закричит: «Ложись, это немецкий». И тут же полетели бомбы. Ну и перепугалась же я тогда.
В начале января Михаил С Борисом куда-то исчезли, а когда освободили село, смотрим, солдаты на лошадях приехали, среди них признали наших знакомых, хотя теперь они одеты в военную форму, в папахи. Оказалось, что они были партизанами.
Потом в лесополосе нашли двоих убитых красноармейцев. Решили похоронить их как положено. Много людей собралось, женщины плакали, так как у многих кто-то погиб на фронте».
