«И НАУЧИСЬ В БОЮ НЕ УСТУПАТЬ…»

Служа своей идее

Василий Звягинцев писатель
zviag44@mail.ru

Удивительным образом, в ту пору, когда огромное число читающей и пишущей публике исповедует и проповедует политическую и социальную не ангажированность, писатели фантасты утверждают: хороший художник обязан быть проводником какой либо идеи. Возможно, инженеры человеческих душ вернутся в Россию из миров фэнтези?

Писатель – проводник

- Cегодняшняя жизнь в России непроста. В том числе и для людей, которые нашли себя, в том числе - в литературе. Некоторым из них пришлось жить и при советах, и после советов. При этом они всегда оставались бойцами. Что для вас - писателя - значит быть бойцом?

- Полагаю, любой человек должен быть бойцом по определению - и по стилю, и по складу своего характера, и по складу мышления. Если ты мужчина - ты боец: либо за интересы своего племени, либо за интересы рода, либо за интересы семьи. Ты - боец. Те, кто не бойцы - или не выживали, или находили себе другие экологические ниши.

Если мы перейдем ближе к сегодняшней реальности, то, на мой взгляд, человек, который берёт на себя труд, обязанность или риск быть русским писателем, литератором, или вообще - создателем каких-либо адресованных публике текстов (за исключением тех случаев, когда он, действительно, просто зарабатывает деньги, не думая ни о чём), этот человек должен служить проводником какой-либо идеи.

А идею можно проводить, лишь мобилизуя свои духовные и физические силы. Если ты этого не делаешь, то твоя идея проиграна. А вот напрягаясь, совершая усилие, делая то, что должен - ты продвигаешь эту идею в мире людей.

Я начал писать в те времена, когда делать это в избранном мною формате настоятельно не рекомендовалось, и было сопряжено с изрядным риском. То есть, начиная с первой - более или менее профессионально написанной в 1964 году - но так и неизданной книги, всё время приходилось оглядываться: не смотрит ли через плечо искусствовед в штатском. Осторожность - важная черта воина, стремящегося к тому, чтобы его идея жила.

Воин выходит на бой тогда, когда это необходимо. Тогда, когда это его долг. Тогда, когда прозвучал приказ. Это значит он один в строю с мечом, с винтовкой, автоматом, а если надо - с текстом. За что же он сражается - за свою Родину, за свою семью, за себя, за свою идею.Если ты человек, то ты - воин. Мужчина.

         Чтобы стать мужчиной, мало им родиться.
         Чтобы стать железом, мало быть рудой.
         Ты должен переплавиться, разбиться.
         И, как руда, пожертвовать собой.
         Как трудно в сапогах шагать в июле.
         Но ты солдат. И должен все принять:
         от поцелуя женского до пули.
         И научись в бою не отступать.
         Готовность к смерти - тоже ведь оружие.
         И ты его однажды примени.
         Мужчины умирают, если нужно.
         И потому живут в веках они.

Это стихи одного из поэтов не вернувшегося с войны поколения. Тех удивительных двадцатилетних. К сожалению - не помню фамилию. Мне лет в 20 попался этот сборник. И эти стихи я запомнил на всю жизнь. Они, в принципе, отражают то, что я хотел сказать.

- Но когда публикация текстов идущих вразрез с красной доктриной стала возможной, Вы ведь, наверное, думали и о том, что вас побудило начать писать вашу первую прозу?

- Разумеется. С одной стороны - происхождение. Мои предки по материнской линии около трёх веков находились при службе. По матери у меня фамилия Короткевич. Это те самые паны Короткевичи, которые описаны у Сенкевича в его знаменитых книгах. Мой последний дед, Василий Короткевич, станичный атаман в станице Ольгинская Краснодарского края, - кавалер трёх орденов, участник русско-японской войны.

По линии отца у меня тоже служили, но не в таких больших чинах, хотя в советское время каждое поколение - отец, дядья, братья и я сам - все носили погоны. Трое моих родственников завершили службу в Советской армии в звании полковника. Остальные -пониже… Но - служили все. Так и у меня - совсем ещё молодого человека - вырабатывалось уважительное отношение к службе, как к должному - вырабатывались необходимые качества, такие, как смелость.

И её мне хватило для того, чтобы начать писать прозу о России, без красных, о свободной монархической России.

- А ваши герои - откуда они берут ту же самую смелость? Ведь не только же из фантазии автора.

- Герои моих романов, за исключением нескольких второстепенных, имеют реальных прототипов. Это те самые ребята, с которыми я дружил в детстве - с кем-то с пяти лет, с другими - с шести. Мальчишки 60-х годов. Их отвага - из того времени, когда немыслимо было спрятаться за спину друзей или убежать в соседний двор, когда наших бьют. Это было бы непереживаемым позором. У казаков (а мы все - ставропольское, кубанское, тверское казачество) - это стиль мышления, образ жизни.

Один критик мне сказал: «похоже, все ваши герои - дети из благополучных семей». Да нет - ничего подобного. Мы были дети послевоенных дворов. У кого-то отец работал учителем, у кого-то - невысоким начальником, у кого-то - служил офицером. Просто в те годы в компаниях подобных нашей были приняты очень жёсткие кодексы чести и имелись устойчивые понятия - лежачего не бьют, до первой крови, убегать нельзя, долги надо платить и т.д. Это, пожалуй, была последняя эпоха такого своеобразного дворового рыцарства.

А вообще, если говорить об идеях, то за них действительно очень часто было проще умереть, чем сдаться. Но пока речь не идёт о гобели в бою, ты можешь служить им иначе - проводить к тысячам людей через свои книги.

Становление бойца

- Вы говорите, что та казачья традиция, которая была жива в 60-х, и жива до сих пор, определяла тогда ваше поведение. Но ведь когда вы начали писать, вам пришлось столкнуться с куда большими угрозами, чем те, что ждали вас в соседних дворах.

- Очень многие московские, питерские писатели обожают расписывать ужасы тоталитарного режима, давление, цензуру и прочее… У меня всё вышло гораздо проще. Я писал то, что хотел. Я не прятался. Давал читать рукописи тем, кого хорошо знал. И ни разу не столкнулся с преследованиями.

Меня читали друзья. Общая тетрадь ходила по рукам. И никаких проблем не было.

Знаете, что мне ответил знакомый майор из КГБ, когда я спросил его, знает ли он, о чём я пишу (а я тогда начал работать в госструктурах). Он ответил: «конечно, знаю». «А где последствия?». А он: «во-первых, мы ведь оба с тобой ставропольцы. Я твоего старшего брата знал, а твой сын моего сына знает. Мы все свои. И нам своих «гасить» - западло. И потом, у нас в Кисловодске - дача Брежнева. И если Брежнев приехал отдыхать и месяц отдохнул спокойно, с нашего управления никто ничего никогда больше не спросит. Нам не нужно зарабатывать на диссидентах».

- А когда вы начали печататься, и оказались в оппозиции, но уже по отношению к иной идеологии? За что пришлось сражаться тогда?

- Ни один автор не может состояться какими-то технологическими приёмами. То, что я делаю, можно сравнить с тем, как художник этюды пишет. Он вышел, тут веточка под снегом, тут кустик под дождём, тут собачка бежит… Это - этюды. И я если захотел - написал кусок в 100 страниц, 20 страниц, 10 страниц. Вот - солнце садится, вот - девушка по улице идет, вот коммунистов расстреливают, а вот - наоборот. Это были этюды.

А когда времена начали меняться…

Отмечу, что опять-таки, Ставрополье - это не Москва. У нас был товарищ Суслов, первый секретарь ставропольского райкома партии, который потом в политбюро стал «серым кардиналом». Потом у нас был товарищ Кулаков - почти генеральный секретарь, который умер при странных обстоятельствах. После у нас был товарищ Горбачёв, который стал, знаете кем, было несколько маршалов со Ставрополья… Поэтому у нас, как говорится, другие были ситуации.

Вот - человек, который вчера сидел с Горбачёвым в одном кабинете… Теперь Горбачёв - генсек, а этот товарищ стал третьим секретарём горкома партии. В случае какой-то ситуации он может снять трубку и позвонить. У нас это было принято. Ставрополец ставропольца всегда узнавал.

Хочу помянуть добрым словом Зубенко - директора ставропольского издательства. Когда-то Горбачев ходил у него в подчинённых. А потом он, пройдя положенные партийные ступеньки, стал директором ставропольского укрупнённого книжного издательства, сокращенно - СУКИ. Когда начались горбачёвские послабления, в Ставрополе первыми в стране издали Анатолия Рыбакова «Дети Арбата». А через три месяца - Льва Разгона. А ещё через два месяца Владимира Набокова с его «Лолитой».

И вот, в 1988 году пришла очередь первого сборника ставропольской фантастики. Неподцензурной. До этого в Ставрополе фантастика последний раз издавалась в 1949 году - это была фантастическая повесть для детей «Маленький летчик Пиро». После этого фантастика ни разу не издавалась. Наш сборник подготовили к печати с 1986 года - как только забрезжила перестройка. По тогдашним законам он должен был пройти апробацию в Москве, в Госкомиздате, в совете по фантастической литературе. Туда его и послали. В ответ получили разгромнейшую рецензию, у которой кривыми маникюрными ножницами была отрезана подпись внутреннего рецензента. Как выяснилось после, таковым оказался тогдашний член совета по фантастике и заведующий отделом прозы журнала «Москва» товарищ Медведев. Сам - фантаст злобно правых взглядов.

- Но при этом - коммунист?

- Коммунист, но - черносотенец. Именно. Хотя тогда коммунизм левым считался.

Так вот, Медведев написал рецензию, по всем позициям громившую и подготовленную к изданию половину моего романа, и тексты других четырех авторов.

Ну-с, Зубенко эту рецензию почитал, и позвонил в Москву: «а мы всё равно это будем печатать». Ему отвечают: «а вы знаете, чем это вам грозит?». А в ответ: «а вы не пугайте». И сборник «Десант из прошлого» успешно вышел в октябре 1988 года. Там была фантастическая повесть Евгения Панаско, заглавная, повесть Юрия Несиса, он, правда, потом в Израиль уехал, четыре рассказа Игоря Пидоренко (он же Берег - под псевдонимом) и половина моего «Одиссея». На удивление всё прошло, с одной стороны, гладко и без последствий, а с другой, как это принято говорить, я проснулся знаменитым. Эта вещь всем понравилась. А она писалась почти 16 лет.

Так мы поучаствовали в создании в новой России новой моды на фантастику. Потому что тогда гремела, конечно, публицистика.

Без царя…

- Знаете какое у меня возникает ощущение, когда я читаю ваши книги? Что вы считаете, что в России без царя жить стыдно. Это так?

- Не то, чтобы «стыдно», а - бессмысленно.

Ещё Чаадаев, которого при Николае I признали сумасшедшим, говорил, что: пространство и территория - проклятье России. Что это значит? Сергей Переслегин ответил бы так: «связанность системы крайне низка». На наших нынешних 89 территориях с их разным устройством, начиная от Калмыкии и кончая Казанью, должна быть прочная вертикаль власти, причём, вертикаль репрессивно ориентированная, я не боюсь этого слова.

России нужен государь.

Для того, чтобы осуществить связность территории единой идеей, единой схемой управления, единым аппаратом, который будет управлять «царскую» волю, или, иными словами - волю общегосударственную.

- Но разве может какой бы то ни было лидер, как его ни назови, в современной российской ситуации эффективно управлять такой колоссальной страной с таким колоссальным разнообразием культур, литератур, языков, если рядом с ним или поблизости не будет слоя, способного служить основанием такого правления?

- Об этом я и говорю. Если вы возьмёте две последние моих книги из цикла «Дырка для ордена», там как раз уже вплоть до прямой публицистики, именно об этом написаны огромные куски.

Они у меня оформлены то под доклад начальника тайной полиции, то под цитату из сотрудников тогдашних политтехнологических корпораций, где они именно это и говорили; в частности, что монархия во много раз дешевле парламентаризма. Монарх, как лицо ни от кого конъюнктурно независящие, может думать о вечности.

И такой человек государству необходим.

И это понимает хоть дворник, хоть миллионер, если но - хоть чуть-чуть мыслящий человек. Вот почему сейчас семь лет популярности Владимира Путина стоят гораздо больше по сравнению с популярностью Бориса Ельцина, которая за два года «сдулась», как пузырь.

Однако обойтись без опоры не может ни одна власть.

- И кто же составит эту опору? Успешные предприниматели? Эффективные чиновники? Не кухарки, доярки и комбайнёры, а руководители хозяйств-миллионеров?

- Главное, что комбайнёры и доярки поняли, что не нужно выбрать директором хозяйства приезжего Михаил Давыдовича или Аслана Даудовича, которые, как известно, обычно рушат хозяйства, а не строят их, закладывая хозяйственный фундамент государственности. Рушат, и разбегаются…

А наши сказали: «Батько Шумский 22 года был председателем, и мы при нём хорошо жили. Хай он и сейчас буде». Батьке Шумскому 72 года, он уже прикупил два колхоза из Краснодарского края. И дальше ведёт дело - дай Бог всем. Разве он - не опора? Главное чтобы наследники приняли предприятие в надёжные руки.

Это тот самый «человек простой и умный», о котором говорил незабвенной памяти Пётр Столыпин. Помните - мои реформы для сильных и трезвых, но не для пьяных и слабых. И кто сильный и трезвый, тот понимает, что с нашим менталитетом, что в армии, что в колхозе, что во всём государстве нужна дисциплина, и вертикаль, и авторитетный лидер. Авторитетный и авторитарный.

- У меня последний вопрос: а писатель-то здесь где?

- Если вы меня выводите на мысль (очень, кстати, популярную с середины XIX века), что писатель - интеллигент должен априорно противостоять любой власти, быть нонконформистом по определению, что позорно соглашаться (как тот же Салтыков - Щедрин писал: живём, дескать, при подлости), так я скажу вот что: писатель, если он умный, если он владеет историческим мышлением и пером - должен соображать.

Как говорили древние римляне? Благо народа есть высший закон. А если я начну рвать на себе рубаху, кидаться под танки или выходить на Красную площадь с плакатом «Путин - ты убийца. Ответь за Политковскую»? Где здесь народное благо?

Я так никогда не поступлю, потому что я государственник в седьмом поколении и здравомыслящий человек. И я убеждён, что хороший писатель, радеющий о благе отечества, поведёт себя в точности также как я - русский монархист.

- И вы готовы сражаться за идею словом.

- Безусловно. Но и автоматом могу.

Беседовал   Кандратий Ролеев
Опубликовано: декабрь 2006 г