В январе военного сорок третьего года наш район сбросил оковы гитлеровской оккупации и стал восстанавливать разрушенное захватчиками хозяйство. Одними из первых долгожданных освободителей встречали жители Горькой Балки. К событиям того времени мы сегодня обратимся с помощью заведующей сельским музеем Любови Михайловны Поповой.

    - Никогда не сотрутся из памяти людей воспоминания о тяжелых годах войны, периоде оккупации села и о счастливом событии, когда части Красной Армии вошли в Горькую Балку, раскинувшуюся отдельными колхозами на двадцать с лишним километров.
     Я вновь и вновь с огромным трепетом перелистываю оформленные членами кружка «Память» альбомы с рассказами наших земляков. Кто они сейчас для нас? Дети войны? Труженики тыла? Как бы мы не назвали то поколение, вынесшее на своих плечах все невзгоды и лишения, для нас они прежде всего земляки, не по возрасту повзрослевшие в один миг, заменившие ушедших на фронт взрослых. В их воспоминаниях нет и намека на то, чтоб вызвать к себе жалость, погоревать над своей судьбой.
     То лето и особенно август 1942 года, как утверждают старожилы, были жаркими. Красная Армия после тяжелых и продолжительных боев отступала на восток. Вскоре на Ставрополье послышалась немецкая речь...
     Вот как описывает те события Мария Ивановна Старченко (ныне Прилепа), проживающая в Свердловской области: «В один из жарких дней летом сорок второго через наше село шли советские солдаты. Они были усталые и голодные. Отступали. Женщины бросались к солдатам, предлагали им еду, но командир кричал: «Мы оставляем вас немцам, нельзя нас кормить».
     Тогда за солдатами побежали мы, дети. Они брали из наших рук съестное, делились друг с другом. Вскоре услышали рев моторов. В село въехали гитлеровцы. Они выгнали нас из хаты. Хорошо, что отец успел заранее выкопать в огороде землянку, там мы и жили.
     С начала войны в Горькую Балку приехало много евреев. Немцы собрали их и повезли мимо нашего дома в степь, расстреляли, а кого и живыми сбросили в глубокие ямы. Говорили, что потом еще несколько дней из них слышались стоны...».
     Именно этот момент во всех подробностях помнит и Дарья Дмитриевна Воробьева: «Жили в селе эвакуированные евреи,многие работали вместе с нами в поле. Как-то утром их всех собрали около комендатуры (ныне здание музея), посадили на шесть подвод и вывезли за село, где у нас были глубокие ямы. Взрослых расстреливали, а детям чем-то смазывали вокруг губ, они теряли сознание и падали. Потом еще целую неделю земля на этом месте шевелилась. Мне рядом приходилось пахать на тракторе. У меня волосы поднимались, было очень страшно».
     А вот что рассказывал Михаил Петрович Медведев: «Как-то вечером староста обошел все дворы и предупредил евреев о том, чтобы завтра все собрались у комендатуры с вещами. Повезли их на подводах наши местные Усачев, Новоженов, Петрин и другие. Немцы ехали следом на грузовой и легковой машинах. Люди кричали, бились в истерике. У Ивана Петрина один парень два раза убегал. Затем всем евреям немцы приказали раздеться до нижнего белья. Петрина отпустили домой, а остальные ездовые остались закапывать расстрелянных людей. Иван приехал к нам бледный, трясущийся от испуга и рассказал обо всем, что видел».
     Тяжелое время немецкой оккупации помнят и другие жители Горькой Балки.
     Василий Андреевич Авдеев: «Немцы разъезжали по селу на мотоциклах, устраивали беспорядочную стрельбу и забирали все, что попадалось им на глаза. Как-то я заболел и Мать сварила мне два яйца. А тут как раз румынский комендант к хате идет. Мать спрятала яйца в горячую кашу для поросенка. Но он их все равно увидел. На стене висела женская шуба, на себя надел. В задней комнате увидел картошку и ее всю забрал».
     Мария Филипповна Мельникова: «В оккупацию мы сильно голодали, если что и приготовим, то съесть все старались ночью, иначе придут немцы с обыском и будет наказание. Тогда в селе работали церковь и начальная школа. Мой брат Степан Мищерин ходил в эту школу. Как-то с друзьями он залез в немецкую машину и что-то снял с рации. Когда рассказал о случившемся дома, я думала, что мальчишек повесят или расстреляют. Учила в то время Нина Николаевна Золотова. Провинившихся построили около здания комендатуры, а учительница стала перед комендантом на колени и просила пощадить детей. Только благодаря ей мой брат и другие ребята остались живы.
     Были в оккупацию старосты и полицаи. Одни старались как-то помочь односельчанам, предупреждали об очередном грабеже. Другие прислуживали, вероятно, с их помощью составлялись списки семей, чьи близкие были коммунистами, офицерами на фронте, комсомольцами. Если бы село освободили на месяц-два позже, то расстреляли бы не только евреев, но и многих местных жителей».
     Многое пережили наши односельчане. Но все тревоги и трудности как-то сразу отошли на второй план, когда стали подходить наши войска. Вспоминает Евдокия Емельяновна Вишникина: «7 января 1943 года где-то ближе к обеду началась стрельба. Вскоре появились советские танки. Один из них двигался через речку в сторону нашей хаты. В это время раздался взрыв и танк остановился. Смотрим, а от него двое военных ползут к нам, один из них был ранен. Мать пустила их в хату, сорвала занавеску с окна и перевязала раненого. В подбитом танке оставался убитый танкист. Мне отдали его комсомольский билет на имя Носенко Александра, отчество было обгоревшим. Билет я потом передала секретарю райкома комсомола. Убитого танкиста похоронили однополчане около речки.
     Уже к весне стали люди поговаривать, что надо бы перезахоронить танкиста подальше от воды. Так и порешили. Потом сделали вокруг могилы ограду. Проводились здесь пионерские, комсомольские сборы, линейки».
     Воспоминания этих людей -лишь небольшая часть рассказов наших земляков. Многие односельчане - очевидцы тех событий, сегодня еще раз вспомнят войну, оккупацию, боль утраты и радость победы. А помнить обо всем этом надо. И помнить не ради самой памяти, а для того, чтобы подобное никогда не повторилось.