Время неумолимо. И всё меньше остается тех, кто хранит в своеи памяти воспоминания о Великой Отечественной. Ветераны, дети войны... Пройдет совсем немного времени, и живых свидетельств о тех грозных годах услышать будет уже неоткуда, ведь даже ровесникам Великой Победы в зтом году исполнится 72. Поэтому важно, чтобы как можно больше письменных воспоминаний о войне сохранилось для наших потомков. Вот почему письмо жителя с.Солдато-Александровского Ф.П.Пилюгина, посвящённое беседе с ребёнком войны, представляет собой особенную ценность. Тем более, что воспоминания зти связаны с важной страницей в истории нашего района— его освобождением от фашистской оккупации.

    «Сейчас вряд ли кто и вспомнит, что на карте района 1943 года был когда-то населённый пункт с названием Восход, отмеченный россыпью чёрных прямоугольников. И в журнале боевых действий одной из дивизий значится: «На высоте 201,3 юговосточнее н/п Восход противник оказывает упорное сопротивление
     Со своей тётей Валентиной Васильевной Харченко (Калмыковой„уроженки хутора) как-то года два назад завёл разговор о том времени и поразился: её память сохранила мельчайшие подробности тех дней! Помнит она и как жила семья при доме, потому как две комнаты их небольшой турлушной хатёнки занимали оккупанты. Правда, немцы являлись не каждую ночь. днём они уезжали куда-то и, бывало, отсутствовали несколько ночей. Но когда возвращались, хозяйка с детьми снова перебирались к Лыске, так звали корову, которую поместили в чулан под стены хатёнки. Во-первых, потому что сарай был разрушен при первых бомбёжках, а вовторых, Лыска оказалась не только кормилицей, но и спасительной отопительной системой. Во всяком случае, единственное тепло во время холодных ночей исходило от коровушки. Не знали люди, что именно возле их населённого пункта, используя местный рельеф и естественные водные преграды, близость железной дороги, немцы выстроили мощную оборонительную линию под кодовым названием «Потсдам». А зимовать оккупанты намеревались на Куме, в том числе в теплой хатёнке Калмыковых.
     Рассказ продолжается, и вот наступает момент, когда вспоминаются уже бои за освобождение посёлка от немцев. И фамилия одного из бойцов— Жигалкин вылетает, как пуля из пистолета. Я с некоторым изумлением отмечаю: до чего уникален детский ум, сохранивший тот день в январе с точностью до куска посечённой пулями проволоки, до звука немецкой гармошки, до каждого слова, до интонации рассказчика. Перед глазами, словно наяву, мама, меняющая повязку раненому бойцу. Она находилась при раненых неотлучно: кому воды поднести, кому залитую кровью гимнастёрку постирать. А когда вышла развесить выстиранное на просушку, не нашла проволоки, которую муж ещё перед войной натянул между домом и старым абрикосом. Огляделась. Та лежала на земле, посечённая на мелкие кусочки. Удивилась, кому нужна была такая проволока? Потом догадалась, что та оказалась на пути пулемётной очереди.
     — У немцев на краю хутора у колхозных амбаров укрепления были, пулемёты, пушки стояли. А наша хата была с краю первая. Оттуда наступавшие видны, как на ладони. Всё гудело, трещало, земля ходуном ходила. Даже когда немцы отступили, внизу-то бой ещё шёл. Страшно было. А наша хатёнка превратилась в лазарет. Раненых было столько, что один боец лежал под столом, только голова и торчала.У другого отморожены были ноги и руки, двое суток лежал без движения. Говорит маме:"Не плачь, сестричка, мы им отомстим..." Ещё один солдат, Николай звали, тяжёлый был. Почти земляк, его дом где-то рядом. Мама говорит: «Давай сообщим родным, пусть приедут». Но он знал, что умрёт: «Не надо сообщать, лучше так — пропал без вести. Нас три брата. На двоих мать уже получила похоронки. А без вести — так хоть какая-то надежда есть».
     Одного фашиста обезоружили, но связывать не стали, с пулемётом свои же цепью к бетонной тумбе приковали„чтобы он не убежал, прикрывая их отступление. Он, совсем молодой, почти юнец, достал губную гармошку и пошёл наяривать немецкие марши, нагло, с вызовом. Когда наши солдаты мимо проходили, смеялся и выкрикивал: «Рус капут». Один солдат не выдержал, пристрелил его...
     Тётя Валя вздыхает, едва сдерживая слёзы.
     В числе 2700 человек, которые были призваны Солдато-Александровским райвоенкоматом и ушли из окрестных сёл и хуторов на фронт в первые месяцы войны, был и её отец Василий Эммануилович. Точную цифру призванных назвать сейчас невозможно. Многие не вернулись. Если обозначить на карте точки, где погибли земляки, и соединить их линиями, то исчерченной окажется вся Европа, а потом кривая доберётся до самой Японии. Лётчик Иван Разуваев покоится в своём истребителе на дне одного из норвежских фиордов. Дошедший почти до Белграда Василий Лазутин погиб близ деревни Бежания. А Яков Гусев пал в центре Берлина в последний день войны...
     Но вот в рассказе Валентины Васильевны выплывает ещё одно имя - Николай Жигалкин, погибший в бою за освобождение Восхода. Его нет в Книге Памяти, выпущенной в 1995-м году. Ещё как минимум около сотни красноармейцев ушли в нашу кумскую землицу безымянными. Так что единственным человеком, кто сейчас помнит жизнь и смерть своего земляка, остаётся, пожалуй, она, моя тётя Валя, живущая в посёлке Коммаяк.
     — Так что я домой уже пришёл. В любую хату зайди, будут принимать, как родного. И в этой, крайней, тут живут Калмыковы, и дальше...
     Тётя Валя надолго замолкает. Слова солдата, который зашёл в их хату сразу после того, как первые группы советских солдат выбили фашистов из верхней части хутора, она запомнила не только слово в слово, а с точностью до каждого движения, с которыми однополчанин рассказывал о гибели своего боевого товарища: «И он чуть-чуть приподнялся над окопчиком, чтобы показать, кто и в каком доме его будет принимать»...
     Выстрел немецкого снайпера и через семь десятков лет больно бьёт по сердцу тёти Вали. Но ещё больнее жжёт огонь, открытый немцами по русской разведке, в которую вёл её отец Василий Эммануилович. Помнит лица разведчиков, которые пришли в их хатёнку просить отца показать им дорогу к висячему мосту через Куму. Отец, бежавший из плена, передвигался по степям ночами, днём отсиживался в стогах, копнах, заброшенных кошарах. В хутор за неделю до наступления наших войск почти приполз. И когда разведчики, заглянув в хатёнку Калмыковых, увидели почти беспомощного человека, поняли, что надо искать другого проводника.
     Старший группы сдержанно разложил на столе военную карту:
     — Отец, где-то здесь канатный мост через Куму.
     — Я, товарищ старший сержант, лучше на месте покажу, — неожиданно спокойно и твёрдо сказал Василий Калмыков.
     Разведчик недоверчиво оглянулся на хозяйку и, словно извиняясь, пообещал: «Не переживайте, мамаша, хозяин нас только до речки».
     — Такой разговор, чтобы указать тропу на Отказное, я слышала,— продолжает тётя Валя. — За рекой они должны были встретиться с разведкой на Солдатку, но, как потом оказалось, не встретились. И отец повёл разведчиков дальше. Сам повёл. Он шёл легко, какимто летящим шагом, будто не было плена. Шёл впереди разведчиков и улыбался...
     О чём в этот момент думал Василий Калмыков, о чём говорил с разведчиками (ими, как выясняется из рассекреченных архивов Министерства обороны, руководил старший сержант Борисов, получивший впоследствии за выполненное задания медаль «За отвагу», мы можем только предполагать. Лишь один факт, что он стал проводником бойцов 220-го кавалерийского полка, освободившего Восход, позволяет думать: мысли и надежды у него простирались далеко. Во всяком случае тот доходяга, который по виду и улицу перейти не мог, не позволял никому из разведчиков выходить вперёд, хотя в сторону соседнего села вела довольно широкая тропа. Но группа напоролась на немецкую засаду. Весь огонь на себя принял проводник, лишь один боец получил касательное ранение в плечо. И раненого проводника оставили в крайней хате. Сами бойцы разделились на две группы, одна прикрывала ушедших на боевое задание товарищей. Вскоре прогремел мощный взрыв, это разведчики перерезали немцам пути отступления по железной дороге. А в хатёнке на окраине Отказного в это время умирал их проводник. В последние минуты он успел сказать хозяину, кому сообщить о его смерти.
     — Зтот человек появился уже после того, как немцев прогнали, спустя три дня, — продолжает свой рассказ Валентина Васильевна. — Я тоже вышла. Смотрю, мама плачет. А в нашей хате ещё были раненые. Она и говорит мне: «Иди, подай дяде воды». А сама прячет глаза, слёз ещё больше стало. «Да вот, внучка, папку твоего убили немцы,» — сказал, .опустив голову, старик.