Примечание:

    Происхожу я из крестьян. Являюсь потомком всего крестьянства России. Дед мой происходит откуда-то с Украины (дядя утверждает, что из Полтавы). Мать отца - моя бабушка сама мне говорила, что она родилась в Тульской губернии. Родители матери откуда-то из Ростовской области (Белая Глина?). Судьба свела моих предков и родителей в с. Алексеевском Ставропольского края, Благодарненского района. Как и большинство крестьян того времени, они очутились там гонимые безземельем центральных районов России. Из рассказов деда я сделал впоследствии вывод, что на новом месте жительства он был довольно крепким середняком до революции (говорил, что имел 2 пары лошадей и маслобойку какую-то).
     Своей родиной я считаю с. Отказное Ставропольского края, Советского района, хотя я и родился в с. Алексеевском в 1933 году. Почему? Да потому, что там прошло всё моё детство, там проснулось впервые моё сознание. Дело в том, что мои родители переехали в 1936 году в это село и перевезли меня в возрасте 3-х лет. Причина - угроза голода. Говорят, что тогда из Алексеевки разъехалось большинство населения. Летом 1936 года там была сильная засуха. А крестьянин прекрасно чувствует, чем это может окончиться. Не ожидая последствий засухи, мои родители и предки перебрались на новое место жительства. Моя новая родина - прелестнейший уголок, который только можно себе представить. Довольно большое село, окружённое садами, виноградниками; рядом лес, пополам село пересекает река Кума.
     В Отказном народ был в те времена ещё целиком и полностью во власти местничества. Нам, нескольким семьям приезжих, всегда давали понять, что мы не можем претендовать на равные права с жителями села коренными. Однако это были всего лишь отголоски былого гонора старых кулаков, хотя и эти отголоски создавали вокруг нас весьма неуютную атмосферу.
     Всё это сплачивало всех выходцев из Алексеевки в какой-то особый клан. Они всегда на праздники навещали друг друга и считались, чуть ли не родственниками. Иногда взрослые коренные отказненцы организовывали травлю детей пришлых. Обычно это делалось у речки на месте купанья. Когда все вдоволь накупаются, кто-нибудь из особенно рьяных местных патриотов вдруг просил: " Лёнька, поборись с Васькой. Вчера ты его случайно поборол". Лёнька (из наших) был парень вёрткий и гибкий, задиристый и самолюбивый. Лёнька становился в позу петуха, готового выдрать глаза сопернику и произносит, глядя на Ваську: "Давай?" Васька парень рослый и крепкий, но от Лёньки ему достаётся часто и поэтому он молча бросается к сопернику. Минут двадцать соперники сопят. Сила борется с ловкостью, находчивость с коварством. Обычно Васька оказывается всегда на лопатках, но кто-нибудь из взрослых болельщиков в этот момент переворачивал их и Лёнька оказывался на лопатках. Нужно было видать ярость его в эту минуту! Он закипал как огонь, и борьба мгновенно превращалась в самую дикую драку. Васька обычно не выдерживал яростной атаки нашего земляка и поднимал рёв. Ему на помощь бросались его однокашники, мы становились на сторону своего земляка. Обычно мы домой возвращались украшенные синяками, с распухшими носами. Нашим соперникам тоже доставалось и они несколько дней нас не трогали. Потом всё начиналось сначала. Обычно эти баталии разыгрывались летом, когда взрослые все были в поле. Бабушка меня обычно старалась угомонить, воспитать, но родителям ничего не говорила. И все эти конфликты сходили мне с рук довольно благополучно. Лёньке же, как правило, отец делал добавку ремнём, но он своего воинственного пыла от этого не терял. Хороший хлопец был!
     Перед войной нас в семье было трое детей: я, брат Коля с 1935 года и сестра с 1939 года рождения. Не знаю, правильно ли я рассуждаю, но мне кажется, что это было вполне нормальное явление: мы довольно часто ссорились и попросту дрались. Когда кто-нибудь из посторонних пытался обидеть одного из нас, тут мы были на редкость дружны. Но, оставаясь одними дома, мы всегда находили повод для ссоры. Смотрю я сейчас на своих сынов и не могу вывести закономерности, порождающей вражду между родными братьями, но в том, что такая закономерность существует, я совершенно уверен.

    Продолжаю свой труд. Довоенный период своего детства я вспоминаю всегда в розовых тонах. Это видимо невольное, подсознательное сравнение этой поры с кошмарами военного времени налагает свой отпечаток на довоенную пору.

     Война началась, как всегда неожиданно. Не верилось, что стране грозят серьёзные испытания. Мы дети, были уверены, что Красная Армия также быстро разделается с немецкими фашистами, как она разбила японских самураев у озера Хасан и у реки Халхин-Гол. Взрослые были настроены более пессимистически, но и они считали, что через несколько месяцев нам удастся справиться с нашествием.
     Отца призвали сразу же в конце июня. Дед с бабушкой и мать были очень расстроены, было много слёз, как это обычно бывает на проводах. Мы с братом, провожая отца на сборный пункт, пели "Каховку". Бабушка шикала на нас без конца. Мать, распухшими от слёз глазами, смотрела на отца, не обращая никакого внимания на нас. Отец подпевал нам и держался молодцом, хотя, видно было, что на душе у него нелегко.
     Где-то шла война, а в нашем селе жизнь текла. С первого сентября я пошёл в школу. Читать и писать научился быстро, и уже в ноябре писал письма отцу на фронт, хотя в ответных письмах отец часто меня корил за ошибки, я обещал исправиться, но ошибки всё-таки повторялись. Впрочем, учился я довольно прилично.
     Большое впечатление на меня произвела московская битва. С каким ликованием все встретили весть о наших победах под Москвой и под Ростовом. Особенно под Ростовом, потому, что он находился недалеко от наших мест. Я помню первые вести о подвиге Зои Космодемьянской. Я плакал, как впрочем, и все в классе, когда учительница наша читала нам описание её гибели.
     Удивительное дело, но я совершенно не помню, как я закончил первый класс, хотя я не страдал и не страдаю слабостью памяти. Видимо виной тому были грозные события весны - лета 1942года. Вся память заполнена ими. Я не помню ни сводок Советского информбюро, не помню никаких событий, которые оставили бы глубокий след в моей памяти. Помню только какое-то надвигающееся и давящее ощущение дикой тоски, от которой хотелось выть. Для меня ещё далеки были понятия Родины в целом, тревоги за судьбы своего народа. Я ещё был слишком мал, чтобы вместить в своём сознании. Эти высокие понятия, во всяком случае, в их полном объёме. Меня грызла тоска по отцу. Я всегда любил своего отца и гордился им. Нельзя было не любить его - весёлого, порой вспыльчивого и горячего, но горячо любившего нас, детей. Мы платили ему взаимностью. Но никогда я не любил его так исступлённо и неистово, как в эти дни. Ночью меня преследовали кошмарные сны. Мне снилось, что отец лежит убитый где-нибудь в поле, раскинув руки. Или снилась его могила, почему-то на нашем сельском кладбище. Я кричал во сне от душевной боли, мать будила меня, спрашивала, что со мной, но я стеснялся рассказывать ей о своих снах. Ей тоже было нелегко. Она выглядела тяжело больной. Нелегко ей было с четырьмя детьми (в начале 1942 года родился брат Миша). И вот однажды я шёл домой и увидел необычное скопление народа у нашего двора. У меня подкосились ноги. Я не хотел идти домой. Думал: "Похоронная." Мой приятель Коля Филатов подбежал ко мне: "Иди домой! Твой отец дома!" Я вбежал в хату. Я не видел никого из людей. Я видел лежащего на кровати отца. Я бросился к нему, но он удержал меня левой рукой: "Тише, сынок, ты сделаешь мне больно". Он сильно похудел и загорел, выглядел измученным. Он с такой нежностью смотрел на меня, что я не выдержал, заревел. Когда я внимательно присмотрелся к нему, то увидел, что у него неестественно толстое правое плечо, а левая нога, прямая как палка, лежала на спинке кровати. Я опять чуть не бросился к нему: "Ты ранен?" Он кивнул мне головой, левой рукой взъерошил мои волосы и подмигнул: "Ничего, выдюжим!" Как я потом узнал, их медсанбат эвакуировался через наше село, и отца, раненого под Ростовом в плечо и ногу, оставили на попечении семьи. Не знаю насколько это правильно с точки зрения военных законов, но я благодарен буду до смерти тем врачам, которые так поступили.